Человек толпы
(Рейтинг +15)
Loading ...
которым сравнивают слог Тертуллиана.
Причудливая игра света привлекла мой взор к отдельным лицам, и,
несмотря на то что быстрота, с которой этот мир ярких призраков проносился
мимо окна, мешала пристально всмотреться в те пли иные черты, мне, в моем
тогдашнем странном душевном состоянии, казалось, будто даже этот мимолетный
взгляд нередко позволяет прочесть историю долгих лет.
Прижавшись лбом к стеклу, я внимательно изучал людской поток, как вдруг
мне бросился в глаза дряхлый старик лет шестидесяти пяти или семидесяти.
Удивительное выражение его лица сразу же приковало к себе и поглотило все
мое внимание. Я никогда еще не видел ничего, что хотя бы отдаленно
напоминало это выражение. Хорошо помню: при виде его у меня мелькнула мысль,
что Ретц, увидев подобную физиономию, без сомнения предпочел бы ее
собственным рисункам, в которых пытался воплотить образ дьявола. Когда я в
тот первый короткий миг попытался подвергнуть анализу его сущность, в мозгу
моем возникли смутные и противоречивые мысли о громадной силе ума, об
осторожности, скупости, алчности, хладнокровии, о коварстве, кровожадности,
торжестве, радости, о невероятном ужасе и бесконечном отчаянии. Меня
охватило странное возбуждение, любопытство, страх. «Какая жуткая повесть
запечатлелась в этом сердце!» — сказал я себе. Мне захотелось не выпускать
этого человека из виду, узнать о нем как можно больше. Торопливо накинув
пальто, схватив шляпу и трость, я вышел на улицу и, пробиваясь сквозь толпу,
двинулся вслед за стариком, который уже успел скрыться. С некоторым трудом
мне наконец удалось догнать его, и, приблизившись к нему, я осторожно,
стараясь не привлекать его внимания, пошел за ним по пятам.
Теперь я мог хорошенько изучить его наружность. Он был невысокого
роста, очень худой и на вид совсем дряхлый. Одежда на нем была грязная и
рваная, однако в те короткие мгновенья, когда на него падал яркий свет
фонаря, я успел заметить, что белье у него хоть и грязное, по сшито из
дорогой ткани и, если зрение меня не обмануло, сквозь прореху в наглухо
застегнутом и, без сомнения, купленном у старьевщика roquelaire [Длинный
сюртук, застегивающийся сверху донизу (франц.).] сверкнули алмаз и кинжал.
Эти наблюдения еще больше усилили мое любопытство, и я решил следовать за
незнакомцем всюду, куда бы он ни пошел.
Спустилась ночь; над городом навис влажный густой туман, вскоре
сменившийся упорным проливным дождем. Перемена погоды оказала странное
действие на толпу — все кругом засуетилось, и над головами вырос лес
зонтиков. Давка, толкотня и гул удесятерились. Что до меня — я не обращал
особого внимания на дождь, ибо для застарелой лихорадки, гнездившейся в моем
организме, сырость была хоть и опасной, но приятною усладой. Завязав рот
носовым платком, я продолжал свой путь. С полчаса старик пробирался по
главной улице, и я, боясь потерять его из виду, неотступно следовал за ним.
Он не оборачивался и поэтому меня не замечал. Через некоторое время он
свернул в одну из боковых улиц, где было хотя и полно народу, но все же
менее людно, чем на главной улице. Тут поведение старика совершенно
изменилось. Он пошел медленнее и как-то неуверенно, словно сам не зная куда.
Несколько раз он без всякой видимой причины переходил через дорогу, а толчея
все еще была такой сильной, что при каждом повороте я приближался к нему
почти вплотную. Пока он брел по этой узкой и длинной улице, прошло около
часу, толпа постепенно стала редеть, и наконец народу осталось не больше,
чем бывает в полдень па Бродвее возле парка — настолько велика разница между
обитателями Лондона и самого многолюдного американского города. Еще один
поворот — и мы вышли на ярко освещенную, полную жизни площадь. Здесь к
незнакомцу вернулась его прежняя манера. Опустив подбородок на грудь и
нахмурившись, он бросал яростные взгляды на теснивших его со всех сторон
прохожих, упорно пробивая себе дорогу в толпе. Я очень удивился, когда,
обойдя всю площадь, он повернулся и пошел обратно. Но еще больше удивило
меня то, что этот маневр он проделал несколько раз, причем однажды, резко
обернувшись, чуть не наткнулся на меня.
Таким образом он провел еще час, к концу которого прохожие уже не
мешали нам так, как прежде. Дождь все еще лил, стало холодно, и люди начали
расходиться по домам. Старик, раздраженно махнув рукой, свернул в одну из
сравнительно пустынных боковых улиц и пробежал примерно четверть мили с
проворством, какого невозможно было ожидать от человека, столь обремененного
годами. Я с трудом поспевал за ним. Через несколько минут мы вышли к
большому многолюдному рынку, расположение которого незнакомец, по-видимому,
хорошо знал, и здесь, бесцельно бродя в толпе покупателей и продавцов, он
вновь обрел свой прежний облик.
В течение тех полутора часов, что мы провели на этой площади, мне
пришлось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы, не отставая от незнакомца, в
то же время не привлечь его внимания. К счастью, благодаря резиновым калошам
я мог двигаться совершенно бесшумно, так что он ни разу меня не заметил. Он
заходил во все лавки подряд, ни к чему не приценивался, не произносил ни
слова и диким, отсутствующим взором глядел на все окружающее. Теперь
недоумение мое достигло чрезвычайной степени, и я твердо решил не выпускать
его из виду, пока хоть сколько-нибудь не удовлетворю свое любопытство.
Часы грозно пробили одиннадцать; толпа начала быстро расходиться.
Какой-то лавочник, закрывая ставни, толкнул старика, и тут я увидел, как по
всему его телу пробежала дрожь. Он торопливо вышел из лавки, беспокоило
огляделся и с невероятной быстротой помчался по извилистым пустынным
переулкам. Наконец мы снова очутились на той улице, где расположена
гостиница Д. и откуда мы начали свой путь. Теперь, однако, улица казалась
совершенно иной. Она все еще была ярко освещена газом, но дождь лил
немилосердно, и прохожие попадались только изредка. Незнакомец побледнел. С
унылым видом прошел он несколько шагов по этой недавно еще столь людной
улице, а затем с тяжелым вздохом повернул к реке и окольными путями вышел к
театру. Там только что окончилось представление, и публика густой толпой
валила из дверей. Я увидел, как старик, задыхаясь, бросился в толпу, но мне
показалось, что напряженное страдание, выражавшееся на его лице, несколько
смягчилось. Голова его снова упала на грудь, и он опять стал таким же, каким
я увидел его в первый раз. Я заметил, что он двинулся в ту же сторону, куда
шла большая часть зрителей, но разобраться в его причудливых порывах никак
не мог.
По мере того как он шел вперед, толпа редела, и к нему снова вернулись
прежнее беспокойство и нерешительность. Некоторое время он следовал по пятам
за какой-то компанией, состоявшей из десятка гуляк, но они один за другим
разошлись, и наконец в узком темном переулке их осталось только трое.
Незнакомец остановился и, казалось, на минуту погрузился в раздумье, потом в
крайнем волнении быстро пошел дорогой, которая привела нас на окраину
города, в кварталы, совершенно непохожие на те, по которым мы до сих пор
проходили. Это была самая отвратительная часть Лондона, где все отмечено
печатью безысходной нищеты и закоренелой преступности. В тусклом свете
редких фонарей перед нами предстали высокие, ветхие, источенные жучком
деревянные дома, готовые каждую минуту обрушиться и разбросанные в таком
хаотическом беспорядке, что между ними едва виднелись проходы. Под ногами
торчали булыжники, вытесненные из мостовой густо разросшимися сорняками. В
сточных канавах гнили зловонные нечистоты. Повсюду царили бедность и
запустение. Однако постепенно до нас стали доноситься звуки,
свидетельствовавшие о присутствии людей, и в конце концов мы увидели толпы
самых последних подонков лондонского населения. Старик снова воспрянул
духом, подобно лампе, которая ярко вспыхивает перед тем, как окончательно
угаснуть, и упругой походкой устремился вперед. Вдруг при повороте нас
ослепил яркий свет, и перед нами предстал огромный загородный храм Пьянства
— один из дворцов дьявола Джина.
Близился рассвет, но несчастные пропойцы все еще теснились в ярко
освещенных дверях. Издав радостный вопль, старик протолкался внутрь и, снова
обретя свой прежний вид, принялся метаться среди посетителей. Вскоре,
однако, все бросились к выходу: хозяин закрывал свое заведение. На лице
непонятного существа, за которым я так упорно следил, изобразилось теперь
чувство более сильное, нежели простое отчаяние. Но, ни минуты не медля, он с
бешеною энергией снова устремился к самому центру исполина-Лондона. Он бежал
долго и быстро, а я в изумлении следовал за ним, решив во что бы то ни стало
продолжать свои наблюдения, которые теперь захватили меня всецело. Пока мы
шли, поднялось солнце, и когда мы снова добрались до самой людной части
этого густонаселенного города — до улицы, где расположена гостиница Д.,
суета и давка снова были такими же, как накануне вечером. И здесь, в
ежеминутно возрастающей толчее, я еще долго следовал за странным
незнакомцем. Но он, как и прежде, бесцельно бродил среди толпы, весь день не
выходя из самой гущи уличного водоворота. А когда вечерние тени снова стали
спускаться на город, я, смертельно усталый, остановился прямо перед
скитальцем и пристально посмотрел ему в лицо. Он не заметил меня и продолжал
невозмутимо шествовать дальше, я же, прекратив погоню, погрузился в
раздумье. «Этот старик, — произнес я наконец, — прообраз и воплощение
-
Tweet
