Эдгар По

---

Поскольку доподлинно известно, что «мудрецы пришли с Востока» {1*}, а
мистер Вабанк Напролом прибыл именно с Востока, то из этого следует, что
мистер Напролом был мудрецом; если же нужны дополнительные доказательства,
они также имеются — мистер Напролом был редактором. Единственной его
слабостью являлась раздражительность, а упрямство, в котором его упрекали,
было отнюдь не слабостью, ибо он справедливо считал его своей сильной
стороной. Оно было его достоинством, его добродетелью, и понадобилась бы вся
логика Браунсона {2*}, дабы убедить его, что это «нечто иное».
Я доказал, что Вабанк Напролом был мудрецом; мудрость изменила ему лишь
однажды, когда он, покинув Восточные штаты — родину мудрецов — переселился
на Запад, в город Александрвеликиополис или что-то в этом роде.
Надо, впрочем, отдать ему справедливость: когда он окончательно решил
обосноваться в упомянутом городе, он полагал, что в той части страны не
существует газет, а следовательно, и редакторов. Основывая «Чайник», он
надеялся иметь в этой области монополию. Я убежден, что он ни за что не
поселился бы в Александрвеликиополисе, когда бы знал, что в том же самом
Александрвеликиополисе проживал джентльмен по имени (если не ошибаюсь) Джон
Смит, который уже много лет нагуливал там жир, редактируя и издавая
«Александрвеликиопольскую Газету». Не будь он введен в заблуждение, мистер
Напролом не оказался бы в Алекс… будем для краткости называть его
«Ополисом» — но раз уж он там оказался, то решил оправдать свою репутацию
твердого человека и остаться. Итак, он остался, более того — распаковал
печатный станок, шрифты и т. д. и т. п., снял помещение как раз напротив
редакции «Газеты» и на третий день по приезде выпустил первый номер
«Александро…», то есть «Опольского Чайника»; если память мне не изменяет,
именно так называлась новая газета.
Передовица, надо признать, была блестящая — чтобы не сказать
сокрушительная. Она гневно обличала, в общих чертах, все; а редактора
«Газеты» разносила в клочья уже во всех подробностях. Иные из сарказмов
Напролома были столь жгучи, что Джон Смит, который здравствует и поныне,
всегда с тех пор казался мне чем-то вроде саламандры. Не берусь приводить
дословно всю статью «Чайника», но один из ее абзацев гласил:
«О, да!… О, мы понимаем… О, разумеется! Наш сосед через улицу —
гений…. О, бог мой!… куда мы идем? О темпора! О Мориц!» {3*}.
Столь едкая и вместе с тем классическая филиппика произвела на мирных
доселе жителей Ополиса впечатление разорвавшейся бомбы. На улицах собирались
группы возбужденных людей. Каждый с неподдельным волнением ждал ответа
достойного Смита. На следующее утро ответ появился:
«Позволим себе привести следующую заметку из вчерашнего номера
«Чайника»: «О, да!.. О, мы понимаем…. О, разумеется! … О, бог мой! … О
темпора! … О Мориц!» Одним словом, сплошные «О»! Поэтому мысль автора и
ходит кругами, и ни ему, ни его рассуждениям не видно ни начала, ни конца.
Мы убеждены, что этот бездельник не способен написать ни слова без «О». Что
это у него за привычка? Кстати, уж слишком он поспешил сюда с Востока.
Интересно, он и там не расставался со своим «О»? О, как же он жалок!»
Негодование мистера Напролома при этих лживых инсинуациях я не берусь
описывать. Однако, вследствие привычки, — которая даже угря заставила
освоиться со сдиранием шкуры, — нападки на его порядочность рассердили его
меньше, чем можно было ожидать. Больше всего он был разъярен насмешками над
его стилем! Как! Он, Вабанк Напролом, не способен написать ни слова без «О»?
Он докажет наглецу, что это не так. Да! Он докажет этому щенку, что это
далеко не так! Он, Вабанк Напролом из Лягуштауна, покажет мистеру Джону
Смиту, что может, если ему заблагорассудится, написать целый абзац — да что
там абзац! — целую статью, где презренная гласная не будет употреблена ни
разу — ни единого разу. Впрочем, нет; это было бы уступкой упомянутому Джону
Смиту. Он, Напролом, не намерен менять свой слог в угоду капризам какого бы
то ни было мистера Смита. Прочь, низкое подозрение! Да здравствует «О»! Он
не отступит от «О». Будет О-кать сколько ему вздумается.
Исполненный решимости и отваги, великий Вабанк в ближайшем номере
«Чайника» отозвался лишь следующей лаконичной, но решительной заметкой:
«Редактор «Чайника» имеет честь уведомить «Газету», что он («Чайник») в
завтрашнем утреннем выпуске намерен доказать ей («Газете»), что он
(«Чайник») способен быть — и будет — независим в вопросах стиля; что он
(«Чайник») намерен выразить ей («Газете») уничтожающее презрение, с каким
гордый и независимый «Чайник» относится к нападкам «Газеты», и для этого
напишет специальную передовицу, где отнюдь не намерен избегать употребления
великолепной гласной — эмблемы Вечности, — оскорбившей не в меру
чувствительную «Газету», о чем и доводит до общего сведения ее («Газеты»)
покорный слуга «Чайник». На том и покончим с Букингемом!» {4*}.
Во исполнение сей зловещей угрозы, которую он скорее выразил туманным
намеком, нежели ясно сформулировал, великий Напролом не внял молениям о
«материале», послал к черту метранпажа, когда тот (метранпаж) попытался
убеждать его («Чайника»), что давно пора сдавать номер; не стал ничего
слушать и просидел до рассвета за сочинением следующей поистине беспримерной
заметки:
«Вот, Джон, до чего дошло! Говорили ослу — получишь по холке. Не
совался бы в воду, не спросив броду. Уходи скорей восвояси,
подобру-поздорову! Каждому в Онополисе омерзело твое рыло. Осел, козел,
обормот, кашалот из Конкордских болот — вот ты кто! Бог мой, Джон, что с
тобой? Не вой, не ной, не мотай головой, пойди домой, утопи свое горе в
бочонке водки».
Изнуренный этим титаническим трудом, великий Вабанк, разумеется, уже не
мог в тот вечер заняться чем-либо еще. Твердо, спокойно, но с сознанием
своей силы, он вручил рукопись ожидавшему мальчишке-наборщику и неспешно
направился домой, где с большим достоинством лег в постель.
Мальчишка, которому была вверена рукопись, бегом поднялся по лестнице к
наборной кассе и немедленно принялся набирать заметку.
Прежде всего — поскольку заметка начиналась со слова «Вот» — он
запустил руку в отделение заглавных «В» и с торжеством вытащил оттуда одно
из них. Окрыленный успехом, он стремительно кинулся за строчным «О» — но кто
опишет его ужас, когда рука его вернулась из ящика без ожидаемой литеры? Кто
изобразит его изумление и гнев, когда он убедился, что напрасно шарит по дну
пустого ящика? В отделении для строчных «О» не было ни единой буковки; а
заглянув с опаской в отделение заглавных «О», он, к великому своему ужасу,
обнаружил и там ту же картину. Не помня себя, он прежде всего побежал к
метранпажу.
— Сэр! — крикнул он, не переводя духу. — Чего же тут наберешь, когда ни
одного тебе «О»?
— То есть как? — проворчал метранпаж, очень злой из-за того, что
задержался на работе так поздно.
— А так, что во всей кассе ни одного, хоть большого, хоть маленького.
— Куда ж они к черту подевались?
— Не знаю, сэр, — сказал мальчишка, — а только парень из «Газеты»
что-то целый вечер здесь отирался, так, может, это он спер?
— Чтоб ему сдохнуть! Конечно, он, — ответил метранпаж, багровея от
ярости, — а ты вот что, Боб, ты у нас молодец, стащи-ка и ты у них все «и».
Кровь из носу, а пусть и у них так, разрази их гром.
— Есть! — откликнулся Боб, подмигивая. — Уж я им задам, я им пропишу. А
только как же с заметкой? Ее надо в завтрашний, а то хозяин так всыпет,
что…
— Да уж это как пить дать, — прервал метранпаж, тяжело вздыхая и упирая
на слово «пить». — А очень она длинная, Боб?
— Не так чтобы очень, — сказал Боб.
— Ну ты уж как-нибудь постарайся, набери, ведь спешно, — сказал
метранпаж, у которого работы было по горло; — сунь там что-нибудь вместо
«О», все равно эту ерунду никто читать не станет.
— Ладно, — ответил Боб. — Заметано. — И поспешил к наборной кассе,
бормоча по дороге: — Ничего себе выражается, а еще говорит, не ругаюсь.
Поди, значит, и пусти им кровь из носу. Ладно! Это мы можем. — Дело в том,
что Боб, в свои двенадцать лет и при четырех футах росту, готов был драться
с кем угодно.
Упомянутая замена букв — отнюдь не редкий случай в типографиях; и почти
всегда при этом, не знаю уж почему, недостающую букву заменяют буквой «х».
Возможно, это объясняется тем, что эта буква всегда имеется в наборной кассе
в избытке; так, по крайней мере, было в старину, и наборщики привыкли
прибегать к ней при заменах. Боб также посчитал бы за ересь употребить для
замены другую букву, а не привычную «х».
— Заменять, так заменять, — сказал он себе, с удивлением читая заметку,
— но в жизни не видел, чтобы столько этих самых «О» зараз.
Он заменял решительно и твердо, и с этими заменами заметка вышла в
свет.
Наутро население Онополиса было ошеломлено следующей удивительной
передовицей «Чайника»:
«Вхт, Джхн, дх чегх дхшлх! Гхвхрили хслу — пхлучишь пх ххлке. Не
схвался бы в вхду, не спрхсив брхду. Уххди скхрей вхсвхяси пх дхбру-пх
здхрхву! Каждхму в Хнхпхлисе хмерзелх твхе рылх. Хсел, кхзел, хбхрмхт,
кашалхт из Кхнкхрдских бхлхт — вхт ты ктх! Бхг мхи, Джхя, чтх с тхбхй? Не
вхй, не нхй, не мхтай гхлхвхй, пхйди дхмхй, утхпи свхе гхре в бхчхнке
вхдки».
Эта таинственная и кабалистическая заметка наделала невообразимого

• Tweet

Страницы: 1 2